|
Влюбленный надзиратель№ 20, март—апрель 2005Галина ШИКИРЯВАЯПисателю в России Бог судьбу лепит по одному порядку. Его жизнь – почти всегда трагедия. А любые пограничные ситуации: ссылки, солдатчина, репрессии, лишение родины – лишь укрепляют веру в свое предназначение и неуемную страсть служить Истине. Писателю, наделенному нежной, чувствительной душой и глубоким философским умом, способным к самонаблюдению, обычно полагается иметь исключительные, судьбоносные, необыкновенные любовные истории. И число женщин в личной жизни его никак не окажется меньше числа самых интересных, живописных героинь его поэм, рассказов, романов. Женщина рождает поэта: мечта о ней, очарование ею, увлечение, изучение (потому что каждая есть тайна), волнения, ожидания, ревность, наслаждение – да какая еще страсть человеческая сравнима с этим! Эта история любви Сергея Довлатова – теперь уже признанного прозаика – к той девушке на фотоснимке в провинциальной газете, которую он увидел в "малосимпатичной" Республике Коми в 20 лет, к Светлане Меньшиковой, еще не известна "довлатоведам". Письма, бережно хранимые почти 40 лет, в личном архиве Светланы Дмитриевны Меньшиковой и любезно предоставленные редакции, открывают неизвестную романтическую страницу жизни самобытного писателя. Когда-то очень красивый юноша жил в неблагополучном государстве, произрастая из послевоенного щебня. И был город. Самый красивый город на свете. С огромной серой Невой, вдоль которой стояли великолепные дворцы с изысканно-прекрасными фасадами. Рано утром, когда в небе еще горели звезды, юноша вставал и, позавтракав, под гимн "Союз нерушимый" и радиосводку о новом рекорде по выплавке стали, бежал по заснеженной гранитной набережной в университет. Широкая река лежала перед ним, белая и застывшая, как язык континента, скованный немотой. Он влетает в вестибюль, бросает пальто и шапку на крюк и несется по лестнице в свою аудиторию. Это была большая комната с несколькими ярусами столов, портретами вождей над стулом преподавателя политэкономии. Юноша садится на место, достает тетрадь и ручку, поднимает лицо и начинает слушать ахинею и возвышенный вздор. В те годы советское общество скреплял всеобщий цинизм. Проблема веры уже не стояла – правду знал каждый школьник. Была проблема – как приспособиться. Саботаж собственной судьбы для Довлатова стал единственно доступной формой социального протеста. И чтобы чувствовать себя живым, Сергею необходимо было жить в гуще спровоцированных им же обстоятельств. Иногда он этим напоминал лермонтовского Печорина. Неудивительно, что Довлатов в университете не задержался. Сергей писал, что на экзамен по немецкому он пришел, зная на этом языке только два слова: Маркс и Энгельс. А через месяц Сергей увидел заплаканные глаза матери Норы Сергеевны. Она протянула ему повестку из военкомата. В июле 1962 года изгнанный со второго курса Ленинградского университета Сергей Довлатов был призван для армейской службы в Ленинградский военный округ, в Республику Коми, в качестве охранника в лагерь строгого режима, где содержались уголовные преступники. И очень красивая девушка жила на Севере, в Республике Коми, в небольшом и провинциальном Сыктывкаре. И город был для нее самым красивым городом на свете. Он стоял на небольшой реке с песчаным обрывом, по которой сплавляли лес. Рано утром она вставала под тот же гимн, завтракала, вертелась перед зеркалом под радиосводку о перевыполнении плана по заготовке древесины и бежала в Коми педагогический институт. На химико-биологическом факультете она была отличницей. И еще комсомолкой, спортсменкой. В августе 1962 года газета "Молодежь Севера" напечатала портрет победительницы первенства республики по легкой атлетике Светланы Меньшиковой. Если бы не эта фотография в газете, юноша с девушкой никогда бы не встретились. Ее лучезарная, жизнерадостная улыбка резко диссонировала с тем тяжелым армейским бытом, в котором он по своей глупости очутился. Поселок Чиньяворык (что в 200 км от Сыктывкара) наполнен одурью и страхом. Глухие лагерные ворота, четыре вышки, забор. Мертвец или пьяный у обочины. И над всем этим – лай собак да рев пилорамы. Некий отдельный кусочек нашей земли со своей жутью, затерявшийся в тайге. И именно отсюда, куда указующий перст судьбы направил Сергея Довлатова для прохождения армейской службы, нужно отсчитывать версты нелегкой писательской дороги. Именно здесь в первые месяцы службы родились стихи. Мы солдаты в зеленом, похожи, как мыши. Мы трава на бугре, обожженная зноем. Мы три года торчали, как в гнездах, на вышках. Люди! Я расскажу вам, чего это стоит. 1962 г. "Дорогая Светлана! Пожалуйста, не удивляйтесь тому, что к Вам обращается с письмом совершенно незнакомый человек, и потрудитесь прочитать его до конца. В газету с Вашей фотографией были завернуты мои тренировочные перчатки. Каждый раз, когда я за них брался, думал, что надо бы газету отложить и разгладить, а девушку эту чудесную разыскать. Но как-то все не мог собраться. Однажды один мой приятель засмотрелся на этот снимок и сказал, что у него есть в Сыктывкаре знакомая девушка и она может без труда узнать Ваш адрес. Я очень обрадовался, и в результате ваши координаты были установлены. Надеюсь только на то, что Вы в ин-те человек известный и Вас легко разыщут…" На конверте стояла печать воинской части, пос. Чинья-Ворык Коми АССР. Сергей Довлатов, сентябрь, 1962 г. Потом такие письма с ясным разборчивым почерком приходили еще и еще. И наконец, безысходное: "Вот уж неделя прошла, а письма от Вас, Светлана, все нет. Да, наверное, и не будет. Собственно говоря, так и должно было получиться. Больше Вас беспокоить не буду. Извините. А все-таки обидно. Я все еще тебе принадлежу, Я все еще твоим молчаньем связан, Я все еще немыслимо и свято Последнею надеждой дорожу. Над всем, что в мире подлость и вранье, Над суетой и сложностью мгновений Я шлю тебе безрадостно и верно Последнее молчание мое… Сергей Довлатов" Но любопытство взяло верх. Кто он? Стихи печальные, глубокие, как крик души. Верно, этому Довлатову очень плохо! "Я был уже совершенно уверен, Светлана, что не дождусь от Вас письма, и вдруг оно является, длиннющее, доброе, приветливое. Если бы Вы только знали, как оно важно для меня. Уходя, я оставил в моей прежней жизни много всякого дорогого для меня и неприятного, того, чем я горжусь и за что себя презираю. И остался один. А это дьявольски скверно, когда человек остается один. Я вовсе не жду, что Вы станете жалеть меня. Я только хочу, чтобы Вы не исчезли теперь… Буду надеяться, что не потеряю Вас так быстро. Вы не один раз в своем письме спрашиваете с беспокойством, не стану ли я смеяться над Вами, если Вы будете писать мне искренне, как в своих дневниках? Нет, не буду смеяться. Я вообще не слишком часто смеюсь, хотя и стараюсь писать письма по возможности веселые. Но ведь тот факт, что карась пляшет на сковороде, вовсе еще не означает, что он весельчак. Так что пишите, не бойтесь. Вы высказываете предположение, "что наши биотоки встретились в пространстве и оказались созвучны". Я ни черта не понимаю в науке, но внутренним чутьем я безошибочно чувствую, что моим биотокам на редкость созвучны ваши биотоки и что вообще ваши биотоки – чудесные биотоки, просто прелесть, а не биотоки. А Чиньяворык, действительно, гнуснейшее место. Один мой приятель издевательски пишет из Ленинграда: "А театров в Чиньяворыке, наверное, совсем мало, да?.." Дальше. Я в самом деле очень громоздкий и устрашающий субъект. Но могу вас успокоить, я похудел и вешу 104 кг 300 г. На кого я похож, я затрудняюсь сказать. Одна девушка утверждала, что я похож на разбитую параличом гориллу, которую не выгоняют из зоопарка из жалости. В одном из следующих писем я напишу Вам, Светлана, о том, какие книжки следует читать. Это занятие стоящее (сам я дней десять буду читать только Ваше письмо). Дальше. Светлана, милая, зачем Вы пишете такую грустную вещь, может быть, мы никогда не увидимся. Непременно увидимся. И не просто увидимся, а я увезу Вас в Ленинград, заставлю выйти за меня замуж, буду Вас кормить и баловать, а товарищи поить коньяком и влюбляться в Вас на каждом шагу, за что будут биты. Согласны?.. Сергей Довлатов" Сентябрь, 1962 г. Так завязалась переписка, которая длилась до мая 1963 года, перемежаясь телефонными звонками и, наконец, встречей, предваренной письмом – странным предчувствием изломов своей биографии. "Дорогая Светлана, миллионы лет кружится наша Земля, таская на своем горбу беспокойную ношу – людей. Люди рождаются, съедают за свою жизнь, приблизительно, 2000 котлет, побывают три раза на южных курортах и помирают со счастливым чувством, что их жизнь прожита хорошо. Но есть среди них совсем особая порода – неудачники, которые просто путники на дороге. Иногда они так одиноки, что видят сразу весь мир. Люди благополучные, мастаки, не любят неудачников. Они собираются по вечерам под своими оранжевыми абажурами, под этими символами счастья, пьют жидкий чай с вареньем и посмеиваются над неудачниками, у которых даже абажуров нет, а не то что счастья. Я, Светлана, из неудачников! Связать жизнь с неудачником – доля не только незавидная, но и унизительная. Мне самому удивительно, как я мог поверить в такую, в общем-то, зыбкую и странную историю, как наша с тобой. Я человек рациональный и великолепно понимаю, что наша будущая встреча на 70% означает конец всему. Просто потому, что сразу исчезнет оттенок странности и таинственности, который для нас обоих привлекателен сейчас. Но я очень жду. Кажется, ты тоже. С. Довлатов" Декабрь, 1962 г. Отец Светланы, Дмитрий Иванович, тогдашний министр пищевой промышленности Республики Коми, заметил перемену в дочери, вызванную столь частыми письмами и звонками. Дочь допоздна сидела не над учебниками, а старательно изучала образцы виртуозного эпистолярного стиля отправителя, отвечая ему. Мечтая о блестящей партии своей единственной дочери, он никак не хотел мириться с этим таинственным Довлатовым, не вдаваясь из-за своей занятости в детали: солдат он в зоне или заключенный. 16 декабря Дмитрий Иванович, сидя в своем рабочем кабинете, как обычно просматривал газету "Красное Знамя"– орган Коми обкома партии. Неожиданно на последней полосе его взгляд остановился: крупным шрифтом типографского набора значилась знакомая фамилия – С. Довлатов, ст. Чинья-Ворык. Министр поправил очки, стал медленно читать: Солдаты пишут письма наугад Далеким незнакомым девушкам, Волнуются, боятся напугать И ждут ответа, только где уж там… Не пишут девушки, и их нельзя винить, Им эти письма кажутся загадкою. Любимая моя, а может быть, Тебе придет такое же, солдатское… Ответь ему, как отвечаешь мне, Ответь ему, пускай солдат утешится, И помни, что в любом таком письме Частица есть моей любви и нежности. Дмитрий Иванович отложил газету, задумался… И припомнилось ему то сладостное чувство счастья, когда получал письма от возлюбленной Агнии, тогда еще невесты. Да много ли найдется, кто станет противиться пушкинскому: "Нам печатный лист все кажется святым"? …Вечером за ужином Дмитрий Иванович, лукаво посмотрев на дочь, спросил: – Ну что, Светка, а шубы-то у тебя нет ехать к Довлатову? Приглядела бы в комиссионке. А то, глянь, какие холода наступили, под сорок ночью ожидают. Удивленная Агния Акимовна от неожиданности уронила вилку и укоризненно посмотрела на мужа. Светлана от счастья взвизгнула, вскочила из-за стола и, чмокнув отца, убежала в свою комнату, чтобы сообщить Сереже о дате приезда. Светлана ехала на встречу не одна. Без своей боевой подруги Иды она бы струсила: все-таки зона. В поезде было очень холодно, вагон швыряло. Светлана смотрела в окно. Небо становилось линяло-серым, уже далеко позади родной город. Белизна снега, высокие мрачные деревья. Потом – огни небольших селений с покосившимися, занесенными снегом постройками, вышки, и все это живет странной зловещей жизнью. Девушка очень волновалась, представляя встречу. Она знала по письмам лишь, что родился Сережа в семье театральных деятелей, туманно писал, что принадлежит к симпатичному национальному меньшинству, что больше всего на свете любит бокс и книги. И именно Сергей открыл для нее Хемингуэя, Ницше, Пастернака, Ахматову, Мандельштама, Слуцкого. Как-то незаметно он стал руководить ее чтением, балуя самиздатом. Вспоминалось и последнее письмо: "Я знаю и верю, что тебе нравится получать мои письма. Но иногда у меня появляется ощущение, что они тебе представляются, так сказать, отдельными художественными произведениями. Ты хоть понимаешь, что за всеми этими иногда забавными, иногда не очень письмами стоит живой человек Довлатов, который меньше всего думает о том, чтобы тебя развлечь, и который, кстати сказать, не ахти какой веселый человек. Мне кажется, что ты ожидаешь увидеть эдакого балагура, который будет всевозможными прибаутками веселить тебя и подругу Иду. Мне хотелось бы предупредить, что я больше молчу, часто сержусь и могу даже изредка дать подзатыльник…" Это письмо они прочли вместе с Идой. А по окончании, не сговариваясь, одновременно потерли свои затылки, что вызвало дружный девичий хохот. Когда уже совсем стемнело, проводница оповестила: "Через три минуты станция Чинья-Ворык". Поезд остановился. Девушки спрыгнули со ступеньки вагона в морозную темноту. Широкая платформа, окруженная лесом и освещенная редкими фонарями, усилила волнение. От деревянного здания вокзала навстречу шли два солдата в полушубках, один из которых был огромного роста. Светлана сразу поняла, что это Сергей. Беспомощно оглянулась, ища подругу. Спокойное и радостное лицо Иды вернуло самообладание. Сергей безошибочно угадал в маленькой фигурке девушки, одетой в длинную до пят шубу, свою Светлану. Еще несколько секунд они изучали друг друга. В этот миг Светлане показалось, что Сергей почувствовал неловкость за свой огромный угрожающий рост. И скрывая свое стеснение, с шармом офицера весело отрапортовал: "Сергей Довлатов прибыл в ваше распоряжение". Они долго гуляли по безлюдному поселку. Довлатов, нежно держал Светину руку в теплой варежке. Он много и остроумно говорил о службе, друзьях, Ленинграде, планах. К обоим пришло ощущение давнего знакомства. Мороз усиливался, отчего Светлана замерзла и зашмыгала носом. Отогрелись в казарме в кругу молодых сверстников возле горячей буржуйки, на которой готовился крепкий чай. Сергей достал гитару и приятным тенором запел: Я приду со службы, сапоги разую, Положу бумаги лист перед собой, – Не мешай мне, Ванька, видишь, я рисую Домик кривобокий с красною трубой. Мимо протекает голубая речка, Как свинячий хвостик, вьется дым кольцом. Серая лошадка, желтая овечка, Рыженькое солнце со смешным лицом. Ты, конечно, скажешь, это, мол, мещанство Жить в подобном мире тесно, как в гробу. Не мешай мне, Ванька, я рисую счастье — Домик кривобокий, красную трубу. Если на закате или утром ранним Я, раскинув руки, упаду в траву, Ты картинку эту отошли Светлане — Домик кривобокий, красную трубу. В наступившей тишине Сергей, глядя в распахнутые глаза Светланы, произнес: "Эту песню я для тебя сочинил..." А потом были другие – веселые, шуточные песни, и везде про нее, про Светлану. Они глазели друг на друга, уже почти не таясь. Ранним утром на перроне станции прощались. Он не сводил с нее глаз. Он знал и любил эту первоначальную, острую любовную игру, он ничего не мог поделать с собой. Как будто нечаянно коснулся ее щеки. За прикосновением, за жестом пришли слова: маленькая… ну постой… Светочка, милая. Желание караулило их, как рысь: долго выжидало, потом кинулось в прыжок, в жадный ненасытный поцелуй – его губы, его руки наконец нашли ее, она ничего не могла другого, как поддаться навстречу, обомлеть, обмякнуть… А со ступеньки вагона кричала встревоженная Ида: "Светка, быстрее! Поезд трогается!" Запутавшуюся в полах шубы девушку Довлатов поднял на ступеньки вагона. Злая проводница захлопнула дверь. И вновь в институте начались лекции. А почта доставляла новые письма с новыми стихами: "Здравствуй, золотая! Сегодня я тебе напишу письмо до такой степени ласковое, что у тебя, может быть, даже родится после этого маленький ребеночек, черноглазый". "Светленький мой, здравствуй! Получил от тебя письмо, короткое, как гастрономический чек. Мне постоянно кажется, что вся наша история висит на волоске. Что же ты полторы недели молчала, как убитая рыба? Мне кажется, что это жестоко, так как Довлатов нервничает… Будь, Ляленька, веселой, танцуй, смейся, катайся на коньках, целуйся с кем попало, но только не выходи замуж. Ладно? Прибереги этот пустяк для меня". "Послушай, какие собачьи холода наступили в твоей малосимпатичной республике! Ты, как хозяйка этих мест, должна чувствовать неловкость за свою родину. Дело в том, что мое тело занимает очень большое пространство и поэтому на мою долю приходится очень много ветра и осадков. Тебе меня жаль? А это посвящается тебе: Я в этих письмах каждой строчке верю, Но все же часто думаю о том, Кто для тебя распахивает двери И подает на вешалке пальто. Он ходит где-то рядом, он спокоен, Стихов тебе не пишет, не грустит. Заговорит когда-нибудь с тобою И яблоком случайно угостит. В трамвае переполненном однажды Уступит место, ты кивнешь в ответ. Он – умный, он – особенный, он каждый, Кто мимо шел и обернулся вслед. От этих писем я теперь завишу, Я верю им, мне некого винить, Но так боюсь всего, о чем не пишешь, О чем сама не знаешь, может быть…" "…О стихах. Я не очень люблю возвышенный тон. Мне гораздо ближе нарочито грубоватые стихи, нарочито простые, нарочито бесцветные. Есть в Москве такой поэт Б.А.Слуцкий. Вот кого я уважаю. Как-нибудь о нем напишу. Мне пришлось быть на встрече молодых авторов с А.А. Ахматовой. Я был растерян и читал не то, что следовало. Анна Андреевна назвала меня "ломовым архангелом" и сказала: "Вас очень долго не будут печатать, потому что вы серьезно злы на свою страну". Я опять растерялся и, как идиот, молчал. Но одно стихотворение она все-таки попросила на память и уверяла, что нравится, вероятно, чтоб меня не обидеть". "А теперь, Светлана, слушай внимательно. Я два раза рвал письма, где начинал писать, что полюбил тебя. Это глупо, безумно, говорить об этом не следует, а писать тем более, но я ни черта не могу поделать. Ты мне дорога, как не был дорог ни один человек, может быть, потому, что встретились в трудные времена…" "Я хочу, чтобы все, что будет у нас с тобой, было чистым, искренним, как летний дождь, как тихий вальс". "Я, Ляленька, больше не дерусь, с начальством не ссорюсь, ненавижу его вежливо и заискивающе. Я все время думаю о тебе. Меня даже поволокло на лирические стихи. Вот тебе, пожалуйста, на память. Я в эту ночь расставлю часовыми Вдоль тихой улицы ночные фонари, И буду сам до утренней зари Бродить с дождем под окнами твоими. Шататься городом, чьи улицы пусты, И слушать, как шумит листвою ветер, Лишь для того, чтоб утром, на рассвете Услышать от любимой: "Это ты?" Именно в этот период Сергей Довлатов пишет письмо к отцу в Ленинград, делится сокровенным, прося похлопотать о возможности перевода его в другую часть, поближе к Сыктывкару, мотивируя это тем, что там он сможет ближе сойтись с нетребовательными провинциальными газетами, которые начали печатать его, посылая первые гонорары. И еще он "хочет целиком выдержать срок изгнания, чтобы наверняка себя проверить". "…Светлана пишет часто. Я думаю, что если она все три года меня не оставит, то я ее привезу в Ленинград. Мнение Светланы считаю голосом народных масс. Настроение хорошее, в основном благодаря ей". <�…> "Здесь, как никогда, я четко ощущаю и чувствую себя. Мне трудно объяснить. Я постигаю здесь границы и пределы моих сил..." "Я продолжаю мечтать о том, чтобы написать хорошую повесть, куда, впрочем, могут войти кое-какие стихи. Они очень спасают меня". <�…> "Может быть, я мог бы написать занятную повесть, ведь я знаю жизнь всех лагерей, начиная с общего и кончая особым. Но тут надо хитро написать, иначе самого посадить могут. Но пока я живу себе, смотрю, много записываю, накопилось две тетради. Рассказывать могу, как Шахерезада, три года подряд…". Пребывание Довлатова в Коми в качестве охранника лагеря строгого режима, где содержались опасные преступники, стало для него "хождением в народ". Тюрьма сделала его писателем. Уголовник – такая же неотъемлемая часть мира, как академик или балерина. Жизнь не поддается редактуре, она тотальна, целостна, неделима. Довлатов отказался признавать существование решетки вовсе. Зона или везде, или нигде. "Я обнаружил поразительное сходство между лагерем и волей. Между заключенными и надзирателями. Между домушниками-рецидивистами и контролерами производственной зоны. Между зеками-нарядчиками и чинами лагерной администрации. По обе стороны запретки расстилался единый и бездушный мир". Эти строки из повести "Зона", впервые вышедшей в России в журнале "Октябрь"в 1991 году. Она стала известна нашему читателю тогда, когда Сергея Довлатова уже не было в живых. Он скоропостижно скончался 24 августа 1990 года в возрасте 49 лет в Нью-Йорке, куда его в 1978 году вынудили эмигрировать. Удивительно то, что, задумав эту повесть, он дал слово Светлане Меньшиковой в далеком 63-м году. И он это слово сдержал. Довлатовская "Зона", одно из самых ярких произведений писателя, с которым он вошел в большую литературу. Произведение серьезное, философское. С рукописью "Зоны" Довлатов пришел в Союз писателей в Таллине, где он работал в 1975 году в газете "Советская Эстония". Незамедлительно редактор газеты получил из ЦК (а те – из КГБ) указание резко осудить на редколлегии рукопись "Зоны" Довлатова. Указание исполнили в точности, Довлатов потерял работу. Вскоре в издательство "Ээсти раамат" поступил приказ уничтожить набор первой книги. "После трусливого, угодливого спектакля, который разыграла редколлегия, Сергей шел по огромному, ему под стать, редакционному коридору, отстраняя всех руками, как знаменитость отстраняет назойливых репортеров, и шептал каждому: "Отойдите, это может быть теперь небезопасно", – вспоминали таллинские коллеги. Через несколько дней Довлатов уехал в Ленинград, где ожидал экспертизы КГБ, которая должна была определить степень "антисоветскости" повести "Зона". А перед вынужденной эмиграцией в Америку Сергей Довлатов сфотографировал рукопись на микропленку и таким образом тайно переправил ее через кордоны. Это было после… А тогда Светлана теплотой писем, телефонными звонками, чистыми, как морозное утро, встречами, посылками, да, собственно, своим существованием, была его ангелом-хранителем, Музой, другом. Нора Сергеевна (мать Сергея) при встрече в Ленинграде сказала девушке: "На Севере ты спасла моего сына". В мае 1963 года Светлана получила от него последнее письмо: "Дорогая Светлана! Пришла, наконец, телефонограмма из штаба части, и послезавтра я уезжаю в Ленинград. Вот что я хочу тебе сказать. Когда я приехал сюда, в Коми, я считал себя конченым человеком, ничего хорошего от жизни уже не ждал, лез, как дурак, в любую драку и был угрюмый тип. Ты мне, Меньшикова, спасла жизнь. И это не громкие слова, а самая простая правда. Этого я тебе никогда не забуду. И обещаю тебе жить так, чтоб ты была счастливой. На это письмо ты не отвечай, т.к. я уже уеду к тому времени, а я, как приеду в Ленинград, сразу же тебе напишу. До свиданья, любимая. Твой Довлатов". Хлопотами отца Сергей был переведен в Ленинградскую область для дальнейшего прохождения службы. Светлана с отличием окончила институт и уехала учительствовать в глушь. Встречи и переписка оборвались. А письма бережно хранились 40 лет. Значит, верила в его талант, в магическую силу слова? Светлана Дмитриевна Меньшикова – уже не молодая женщина, но сохранившая спортивность, обаяние, – рассказывала: – На протяжении моей жизни бывали трудные минуты, когда в этих письмах я черпала для себя силы жить дальше. Теперь, когда приобрела полное собрание сочинений Сережи, помогают книги… По ее лицу скользнула грусть. Она помнит, как он любил свой Ленинград, как радостно было в общении с умным, милым, остроумным Довлатовым, безвременный уход которого на чужбине будет саднить ее всю жизнь. Я долго держала в своих ладонях довлатовские письма, пытаясь открыть для себя нечто большее, чем уже узнала. Пожелтевшие бумаги не сохранили тепла рук, когда-то касавшихся их, но придавали ощутимую весомость таким эфемерным материям, как любовь, вдохновение, творчество… |
СЕМЁРКА АВТОРОВ:Беседка HALLЛИЧНОЕ МНЕНИЕ:Виталий ШАБУНИН:: «С политической точки зрения, Порошенко - враг пострашнее Януковича» >>> МУЖДАБАЕВ: Ніхто не хвалить Порошенка в Україні, а я хвалю. «У лютому 2014-го Україна битву за Крим не виграла ... >>> Олександр ДОНІЙ: Удар від Папи Римського в спину України. "Historic talks between Pope and Rassian Patriarh"-подививс... >>> СМИ:ВВС Україна: Круз і Сандерс перемогли на праймеріз у Вісконсині >>> "Левый берег": С 1 марта тариф на электроэнергию вырастет до 57 копеек за кВт-час Украина продолжает повышать стоим... >>> Радио Свобода: Североатлантический альянс усиливает свое присутствие на восточных границах стран-членов НАТО, чтобы... >>> СЕТИ:Андрей ДЕМАРТИНО:: Ричард Пайпс с точки зрения географии и экономики доказывает историческую предопределенность России ... >>> Анатолий ГРИЦЕНКО;: Я не расист. Але рішення вважаю хибним. З повагою і співчуттям ставлюся до біженців із Сирії. Був ча... >>> Павло БАЛАБАНОВ: Ще на самому початку свого правління "демократ" Єльцин відколов від Молдови Придністров'я. Так само,... >>> Юрий Винничук: Шлях до вільного вживання української мови і шлях до вільного вживання російської мови – був один і ... >>> |
ПРИЛОЖЕНИЯ | РЕДАКЦИЯ | СОЦ. СЕТИ | |||
---|---|---|---|---|---|
iOS | О журнале | Реклама | YouTube | ||
Android | Отдел писем | Правовая информация | Вконтакте | RSS |
© 2015 PolitikHALL. Все права защищены.